Что я чувствую в дни войны

Все эти дни я молчу, завязав душу в кулак. Я ничего не говорю, и, кажется, что ни о чем, кроме как о солдатах, я не думаю.

Моему отцу было 28 лет, когда он, в 1941 году ушел на фронт на 5 лет. Он, и все мужчины из семьи, тогда молодые люди, ушли воевать. Дедушка, тоже тогда еще молодой мужчина, ему было 53 года, остался со всеми женщинами и детьми в эвакуации за тысячи километров от Киева. Наша семья, очевидно, была охранена Богом, и все мужчины, хотя были ранены, по несколько раз, и даже один был в плену, вернулись домой.

Живя долгие годы в Советском Союзе, я совсем не думала о войне, и о себе, как о человеке, который пережил травму войны. И только в 1982 году, когда я в Израиле в 7 часов утра пришла в школу, где была преподавателем, узнала, что началась Ливанская война. Я и другие педагоги, воспитатели в этот день отправились, в так называемый טיול שנתי , что по-русски означает, путешествие на 4 дня всем классом. Мы ехали на юг страны, в пустыню Негев. Такое путешествие положено всем ученикам старших классов в Израиле. Старшеклассники, которым было по 16 -18 лет, уже хорошо знали, что такое война, среди них были дети, у которых погибли отцы, братья, дяди, соседи. Вместе с ними, были учителя, которые, увы, тоже хорошо понимали, что такое война. И только я «не стрелянный воробей» смотрела своими лучезарными синими глазами, полными радости: «Я еду с моим классом в путешествие в пустыню, где я никогда не была».

Дети звонили домой из телефонов-автоматов, некоторые плакали и требовали, чтоб мы вернулись, учителя были напряжены.
Что это за война?
Небо синее, не слышно ни одного выстрела, весь транспорт движется спокойно, кто-то жует свой бутерброд, кто-то с наушниками слушает музыку. Эта картина ничего общего не имела с картинками войны из знакомых мне фильмов. Самолеты не кружили над головой, никто не бежал, держа за руку детей, с клумаками на спине, громкоговорители молчали и не передавали героические выступления или марши. Я явно не понимала, что происходит. «Учительница, ты не боишься?» — спрашивали меня дети. «Нет, не боюсь» — отвечала я. «А твой муж, брат, они уже мобилизованы?» «Я не знаю» — отвечала я. У меня еще тогда не было мобильного телефона. «Вот когда приедем на остановку по дороге, позвоню из автомата, узнаю» Но, нет, я не волнуюсь. Я говорила правду, я не волновалась, и не боялась тогда. Ощущение защищенности и уверенности жило в моем сердце. Еще, я думаю, что я, приехавшая в Израиль в 1980 году, еще не вросла корнями в эту страну и в эту жизнь, как сейчас.

А сейчас я боюсь? Нет, я злюсь. На что? У меня нет ощущения, что я в опасности. Я в отчаянии от гибели солдат, я в великой злости и не только в отношении Хамаса, я в великой злости в отношении всего мира. Я вдруг обнаружила себя в точке агрессии, когда я хочу бить, крушить, кусаться, бросать что-то, ругаться, увы, я это чувствую в отношении всех, всего мира. Как будто нет нигде добрых, хороших, мудрых людей. Вдруг весь мир стал для меня массой лгунов, которые не готовы, не только понять, что с нами, но просто услышать, как и что на самом деле происходит.

Я вдруг вспомнила себя во дворе, мне 10 лет. Сильные, взрослые, по отношению ко мне мальчишки играют в хоккей, а я иду с книгой в руках из библиотеки. Я чувствую опасность, они говорят между собой, я не слышу, но чувствую, что обо мне. Наконец, один из них, самый старший, смотрит на меня, ударяет по шайбе, и она врезается мне в ногу, я падаю, ударяясь головой о лед. Они убегают. Кто-то проходящий по двору меня поднимает и отводит плачущую и хромающую домой. Дома мною недовольны, зачем ты шла по двору, если видела, что там эти мальчишки играют в хоккей. Мне прикладывают лед, везут к врачу. Есть страшный ушиб, но перелома нет. В следующий раз будь осторожнее и умнее – говорят мне дома. Никто не выясняет, кто прав, кто виноват. Никто не несет наказания. Вот то чувство, которое сопровождало меня, чувство несправедливости, отчего мои родители не вступаются за меня, почему они не хотят наказать этих мальчишек. Не стоит с ними связываться, они тогда совсем тебя со свету сживут, и ты не сможешь выйти во двор. Я вновь слабое звено, мои родители недовольны мной, а эти агрессивные мальчишки вышли безнаказанными, и когда я выхожу вновь во двор они переглядываются и смеются. Я бессильна.

Это примерно то, что я чувствую сегодня: агрессия Хамаса в глазах мира безнаказанна? Как это может быть? – спрашивает мое сердце. Увы, может – отвечает ему голова. Это для меня горько, страшно и вызывает протест ко всему внешнему, по отношению к Израилю миру. Так было и так будет. Это какая-то непостижимая история евреев, а теперь, в наше время, непостижимая история Израиля. И опять те же слова: Так было и так будет. Мир любит нас битыми. Нам нельзя себя защищать, это всегда будет оценено миром отрицательно. Поэтому не на кого сердиться. Нужно просто это знать и продолжать свою жизнь, так как мы можем продолжать, не обращая внимания, ни на кого, потому что победителей не судят.

Перейти обратно к списку статей.