Мое знакомство с понятием «дислекция» произошло в 1981 году, когда в Тель-Авивском Университете я начала курс по педагогике. Каково- же было мое удивление, когда я услышала о проблемах чтения, письма, грамматики, которые бывают у детей, страдающих дислекцией. Профессор, которая читала лекцию, говорила о дислекции, как о чем-то обычном, понятном и возможном для устранения или излечения. «Как давно известны эти проблемы у детей» – спросила я, на своем странном тогда иврите. К сожалению, недавно лет 20 назад, стали это понимать, и искать пути помощи и лечения этих детей. В Штатах этим стали заниматься всерьез раньше, где-то с начала 50-х годов.
Я, естественно, была удивлена – что эта проблема известна так давно, а я о ней никогда в жизни не слыхала.
Начав преподавать в сентябре 1982 года детям старшего школьного возраста, в Тихоне, я услышала от одной из лучших учениц фразу: «Я очень плохо пишу, потому что у меня тяжелая дислеция»
В моем понимании эта девочка отлично училась. «Как тебе удается так хорошо учиться при такой тяжелой дислекции?» — поинтересовалась я. «Все экзамены сдаю устно, потому что, практически, не пишу, но могу печатать.» Здесь уж я совершенно запуталась, ведь в Израиле все экзамены писменные. «У меня есть документ» — сказала она и протянула мне карточку с фотографией, где значилось, что экзаменовать ее можно, только устно. «Ты читаешь?» — спросила я. «Да, но очень плохо и медленно. Я почти все выучиваю в классе, запоминаю на слух и записываю на тейп, что говорит учитель, а дома слушаю. Если мне задают домой задание, где нужно много читать – мне читают родители, иначе я учиться не могу. Я запоминаю, когда вижу и слышу, а когда читаю – не понимаю и не запоминаю. Мне нравится учиться, но я не могла учиться с первого класса, думали, что я неполноценная, я все понимала, но не могла научиться читать и писать. Мои родители были в отчаянии. А потом кто-то посоветовал сделать мне проверку, и тогда все стало понятно.
У меня тяжелая дислекция и дисграфия, поэтому я не могу ни писать, ни читать.
Девочка говорила о своей проблеме открыто, вокруг нас стояли ее соученики, некоторые говорили и у меня есть, но легкая дислекция. Кто-то говорил, что ей хорошо, ей помогают родители. Кто-то говорил – мне, к сожалению, сделали проверки, но поздно, надо было раньше. Видимо мое лицо выражало такое недоумение, что кто-то спросил меня: «А ты учительница, что, ничего не знаешь о дислекции?» «Знаю» — ответила я. «Но я не предполагала, что эта проблема столь популярна» «Дислекция есть у всех» — уверенным голосом произнес какой-то мальчик, и все засмеялись, произнося израильское выражение: «Ма питом!?» (с какой стати) и «Бихляль ло» (совершенно не так). В то время я не пользовалась интернетом, и о дислекции могла узнать только из литературы на иврите. Я двигалась по методу проб и ошибок, но вдруг мне повезло: в школе организовали 3-х дневный семинар на тему «Ликуей лемида», что в переводе означает – «Проблемы в процессе обучения».
Здесь, передо мной открылся новый мир проблем, с которыми встречаются дети, подростки, взрослые люди, которые не способны нормально учиться.
Проблемы концентрации, неспособность слушать, рассеянное внимание, бесконечные виды дислекций и дисграфий, дискалькуляций, элементы аутизма. В тот момент мне показалось, что обычных, нормально обучаемых детей почти нет. Но пыль осела, волнение улеглось, и я начала наблюдать детей и видеть, как они справляются с процессом обучения. Те, о ком родители заботились и были способны дать массированную помощь с частными учителями, справлялись лучше.
Дело в том, что все эти проблемы сначала нужно выявлять в раннем детстве, тогда их можно подправить к школе, а затем продолжать и продолжать заниматься этой проблемой, тратить много денег и сил для желаемого успеха. Кстати, больничные кассы сегодня принимают в этом участие.
Главная проблема этих детей заключается в том, что родители, в силу своей ранимости, не готовы видеть, что у ребенка есть когнитивные проблемы. Они пытаются закрывать на это глаза, считая, что выявление проблем ребенка является чем-то нежелательным или почти унизительным.
Им легче жить с мыслью – мой ребенок лучше всех, чем смотреть правде в глаза. Наши русскоязычные родители, чемпионы в этом направлении. Им легче считать, что виной всему иврит, израильская школа, негодные учителя, недисциплинированные дети и т.д. Нет сомнения, что многое из вышеперечисленного влияет отрицательно, но, как правило, только на ребенка, у которого есть проблемы в обучении. Если вы внимательны к малышу, то с самого раннего возраста видно, как происходит его развитие. Я совсем не предлагаю вам стать истеричными и мчаться от врача к врачу, и мучить ребенка. Наблюдайте за ним, видьте и слышьте его, тогда мир всех его возможностей и способностей, откроется перед вами. Дети стараются не показывать то, в чем они затрудняются. Им не хочется огорчать родителей, они хотят быть лучшими, самыми лучшими, поэтому так важно наблюдать за ними, понимать их и поддерживать.
Забудьте фразы: он просто ленится! Вы не знаете, Неля, какой он способный! Когда он хочет – он готовится, как следует, к экзамену и получает отличную отметку, а когда не хочет – не учится как надо, таков обычный критерий возможностей ребенка.
Те, кто могут – учатся всегда хорошо, кто может хуже – периодически хорошо, а кто не может – учится плохо, смиряясь с тем, что его считают лентяем. Быть лентяем удобно и для ребенка, и для родителей, которые больше всего боятся увидеть истинные проблемы детей.
Теперь рассказ обо мне.
Я родилась в ноябре 1938 года. В 1941 году через несколько дней после начала войны, мы уехали из Киева в эвакуацию, мне было 2 года и 6,5 месяцев. Семья двигалась через Харьков, Свердловск и доехала до Фрунзе в Киргизии. Сегодня это Бишкек. Я помню поезда, бомбежки, кипяток, вши, болезни – все эти месяцы по дороге во Фрунзе. Мы ехали 3 месяца.
Во Фрунзе мы живем в доме, где у каждой семьи было по комнате. Папа и все мужчины на фронте. С нами дедушка, он комиссован, у него одна нога короче другой. Мы живем вместе: дедушка, бабушка, мама, любимая мной тетя Шура, папина сестра, ее сын, малыш Марик и я «большая» 3-х летняя девочка. Обо мне все говорят, что я очень умная. И мне нравится в это верить. Я совершенно свободно, не по-детски разговариваю, не боясь, задаю любые вопросы. Всем со мной интересно, и мне интересны взрослые люди, их дела, в которые я сую свой нос. В доме живут разные люди, они из разных городов, разных культур, я все запоминаю и многие говорят мне: откуда ты все это знаешь? Мама называет меня — «любопытная Ульяна» и мне это слышится обидно. «При Нелли ничего не говорите» — предупреждает мама окружающих. «Она все помнит и запоминает, и говорит, когда хочет». Я воспринимаю этот правдивый текст, как обидный, я действительно все вижу, все слышу и все понимаю, а говорю, когда хочу, но видимо, не к месту, по мнению взрослых.
Эвакуация означает, что у детей нет книжек, нет игрушек, есть двор, печка во дворе, на которой пекут лепешки, разговоры, сплетни, собака – овчарка, холодный арык с прозрачной водой, снежные горы вдали на горизонте и красные маки у подножья.
Мы возвращаемся в Киев в октябре 1943 года, Киев освободили. Теперь есть общая квартира, мы живем все в двух комнатах. Мы опять едем назад около 3-х месяцев, опять теплушки, кипяток, бомбежки и вши, которых мы все боимся до смерти, но ничего не поделать, взрослые практически не моются, только меня купают под краном на станциях, потому что я маленькая, и меня можно раздеть. В Киеве в доме нет воды ее носят в ведрах издалека. Все вокруг разрушено, но моя детская жизнь в порядке, я начинаю ходить в детский сад, и воспитательница говорит маме, что я необыкновенно умная.
Это моя фотография в первом классе. Когда я смотрю на нее, на меня смотрят глаза серьезной девочки, какой я и была. За этой серьезностью, прятался страх большой неувереностью в себе, но мои родители в те годы не могли этого распознать.
Около 6 лет меня начинают учить читать, но безуспешно. Теперь все знают, что меня учат, а я не учусь, потому что невнимательная, все время отвлекаюсь. Что из тебя вырастет? – этот популярный вопрос задают по очереди то мама, то папа. Он внушает мне ужас. Я понимаю, что должна в кого-то вырасти, но т.к. я «не хочу» учиться, то надежды нет. Мне придется только выбирать из профессии дворника, уборщицы или мыть уборные, на крайний случай. Увы, я буду слышать этот текст вплоть до 10 лет, т.к. начну читать только с 9,5 лет.
Меня учила мама, когда она отчаялась – мне взяли учительницу. Результат не менялся. Меня просили быть внимательной, стараться лучше и больше, слушаться, вслушиваться. На меня кричали, меня наказывали, даже били – я не читала. Я была в отчаянии, а мама в ужасе. Диагноз поставил папа: «Она дефективная!» Надежды теперь не было совсем. Я предпринимала титанические усилия, чтоб «скрыть» свой позор и постепенно научилась обманывать. Дома, я говорила маме нежным ангельским голосом: «Мамуля ты прочти первая, а я вторая». Неспособность читать усилила зрительную память, от безысходности. Мама читала страницу, а я за ней слово в слово повторяла. Я «фотографировала» страницу и как бы «записывала» мамины слова на тейп-рекордер в голове. «Умница» — говорила мама – видишь, когда ты хочешь – ты отлично читаешь. Пока эта проделка проходила – все было хорошо. Но если мама упрямилась и говорила, нет, теперь ты читай первая. Я плакала, надеясь, ее сломать и разжалобить, если она не соглашалась, и все же заставляла меня читать, я не читала и никакой процесс экзекуции не помогал. Шел месяц за месяцем, но я не читала, а мама была уверена, что я так себя веду из-за упрямства, непослушания, отсутствия желания учиться. Меня наказывали и в результате мама плакала, и я тоже. Главным было ощущение безвыходности, чувства вины перед мамой, и несчастности. Оно усилилось потом, когда мама рассказывала близким, какая я плохая и непослушная – не хочу читать, не хочу учиться и ей все сочувствовали.
Ребенок, как правило, не знает почему с ним это происходит. Почему он не читает, или не считает, или не пишет, почему он не может делать то, что так легко и просто делают другие? Его желание компенсировать себя чем-то начинает проявляться через его грубое и агрессивное поведение, обман, упрямство, ему подходит любой протест, даже кривляние. Часто такие дети в классе становятся клоунами, готовыми сорвать урок в любое время, когда им выгодно. Но это удел сильных детей, слабые же затихают часто так, что почти перестают разговаривать и общаться с окружающими. Длинные нотации или речи родителей остаются неуслышанными, т.к. доставляют ребенку боль. Отставание растет, оценки хуже некуда, и тогда происходит самое печальное – ребенок выпадает из своего социального слоя. Он идет в сторону других неуспешных и конфликтных детей. Как правило, за редчайшим исключением, родители винят ребенка во всех грехах, совершенно не понимая истину. Ведь ребенок говорит в ответ на насилие родителей – я не хочу читать, не хочу писать, мне не интересна математика, он душевно не в состоянии произнести: я не могу учиться, он тщательно это скрывает от тех, кто больше всего не хочет думать, что его ребенок не в состоянии учиться, что у него есть серьезное когнитивное расстройство. Родителям не выносима мысль, что их ребенок не в порядке.
Дети сильнее родителей, и как правило одерживают над ними победу. А так как родители все время ведут себя идентично, то и дети восстают против них идентично. Есть ли выход из этой ситуации. Есть, но он невозможен без помощи извне.
Моя мама, к ее чести будь сказано, непрерывно меняла мне частных учителей и один из них, начал писать со мной диктанты. Я рыдала, он меня успокаивал, и продолжал. Наконец-то я восстала, категорически отказавшись от этих экзекуций, но, видимо, это все же мне как-то помогало. Каждую ночь, идя спать я просила Бога, о котором знала, что он все может, чтобы наутро, придя в класс, я смогла читать. Но увы, приходило утро за утром, но я не читала, и писала с ужасающим количеством ошибок. При всем этом, мне это не понятно до сих пор, я хорошо училась. Тексты я выучивала наизусть, буквально после 2 раз прослушивания. Писать могла, потому что память научилась «фотографировать» слова. Я все учила на слух и визуально. Учителя меня обожали, потому что я буквально смотрела им в рот, чтоб все понять и запомнить на уроке. По своей природе я реагирую быстро, говорю отлично, принимаю участие в уроках. Я научилась обманывать всех, они и понятия не имели, что эта серьезная, прилежная девочка, с синими, как небо, глазами не читает и не способна понять и применить ни одно грамматическое правило.
Спасение, что я училась в России. В мои годы, почти все экзамены принимались устно.
Однажды мне подарили книгу «Три мушкетера» и сказали, что нет в мире интересней книги. Я бралась за нее, но дальше первой страницы не могла продвинуться. Я помню свое отчаяние, когда подружки обсуждали подробности романа, а я выкручивалась и обманывала, как будто, уже прочла.
Сейчас я не могу восстановить в памяти то мгновение, когда я, вдруг, начала свободно читать. Помню, что меня вызвала учительница, что-то прочесть, и вдруг, я начала свободно, и с выражением читать. Моя дорогая, покойная Мария Николаевна сказала: «Вот, видите Штильман, когда вы хотите, то можете отлично читать. Садитесь. Пять»
Мне было примерно девять с половиной лет, в школу я пошла в 8 лет, а учить меня начали в шесть с половиной. Закончились годы моих мучений, но на всю жизнь я осталась человеком с очень плохим уровнем грамотности. А главное, с большой неуверенностью в себе и страхом ошибиться. Кстати определенные дислектики, могут хорошо учить иностранные языки и быть в них более грамотными, чем в родном языке. И это тоже моя история, как правило, это так.
Увы, я поняла, что у меня дислекция только в 1981-1982 годах, в Израиле. Это был важнейший подарок в моей жизни. В 43-44 года я наконец поняла и ощутила – я нормальная, просто у меня есть дислекция, она была со мной всю жизнь, это врожденная проблема. Я научилась с этим жить и больше этого не стесняюсь.
А теперь о подарке, который есть в дислекции…
У всего, что рождено в этом мире: в растении, животном, или человеке, есть внутренняя сила и воля, создающая энергию выживания. Маленький человек (ребенок) очень хочет быть умным, лучшим, успешным – а от этого дорогим и любимым своим у родителей и связано это с тем, что родители, увы, способны давать детям только обусловленную любовь. Так, как правило, устроен мир. Очень небольшой процент родителей дает детям ощущение, что их любят просто так, как-бы ни за что. Родители, выходцы из Советского Союза и Восточной Европы на это патологически не способны, т.к. верят в процесс образования и воспитания, больше чем в уважение и любовь к ребенку. Именно от этого желания преуспеть, и от неспособности это осуществить ребенок дислектик развивает в себе необычайные способности – понимать с полуслова, видеть и слышать за пределами человеческих возможностей. С детства их сенсорные ощущения начинают развиваться стремительно, интуиция растет и становится главным подарком их жизни.
Я помню, как перед экзаменом по математике «говорю» своей правой руке: «Решай сама правильно, я тебе доверяю». Заканчивая контрольную я сразу же отдаю ее учительнице. «Проверь, у тебя еще есть время» — советует мне она. «Спасибо, мне не нужно» — отвечаю я, вводя ее в ступор. Мне нечего проверять, мое ощущение, что моя рука, сама все решила. Главное, это никому не говорить, потому что будут надо мной смеяться. Не подумайте, что я не занималась, я готовила уроки по многу часов. Но внутренняя вера все больше вела меня к интуиции, чем к формальным знаниям, и это давало отличные результаты, кроме грамотности, которая осталась ужасной на всю жизнь.
Интуиция давала мне возможность запоминать через ассоциации, быстро пользоваться справочниками, словарями. Взяв книгу, я знала будет ли она мне интересна. Когда я начала читать, я стала читать очень быстро и буквально глотала книги, «фотографируя» целые страницы, и так же запоминала многое наизусть.
Казалось бы, что эта компенсация должна была вызвать уважение окружающих? Нет, этого не происходило. Откуда ты это знаешь? Докажи! Покажи, где это напечатано! Когда ты успела это выучить? Я снова жила в мире недоверия и должна была бороться, чтобы доказать свою состоятельность в мире «знания».
Эти процессы «закрывают» человека. Начиная, с очень ранних лет, ребенок хочет быть, как все, но и лучше всех. Он не хочет быть «другим», «странным», чужим. Я подходила под все эти определения и мое «повзросление» вело меня по дороге «быть, как все». Это означало – закрыть интуицию и другие сенсорные способности, не высовываться, окончить институт, по нелюбимой профессии, выйти неудачно замуж, родить любимую дочку, которая все время болела, быть дочерью родителям, женой мужу, работать, содержать дом, быть невесткой, быть сестрой, а главное, иметь друзей и быть с ними всей душой. Когда вы закрываетесь, гаснет мир вашей связи с Создателем, с Космосом. Вы живете рутину по принципу – как все. Для таких, как я людей подобная жизнь невыносима. И от этой невыносимости в 1980 году я выпрыгнула в мой дорогой Израиль, сразу, через год, получив подарок, что дислекция — это что-то, что есть у многих людей, что этого не надо стесняться, просто с этим нужно уметь жить, не стесняясь и не скрывая это. Жизнь выпрямилась, появилась понятная, новая дорога. Я другая, странная и часто отличаюсь от других людей и это нормально, потому что все разные.
Просто нужно найти и понять свой ПУТЬ, быть ОТКРЫТЫМ и ЧЕСТНЫМ. Я называю это СЧАСТЬЕМ.
Перейти обратно к списку статей.
